Короли и джокеры парка Шевченко

Вот, что нашел случайно. Кто в теме - ностальгируйте на здоровье.
Короли и джокеры парка Шевченко.
или Островок старого Киева, где за одним столом встречаются бомжи и академики, отставные полковники милиции и люди из блатного мира
Текст: Анастасия Рафал. Фотографии: Анна Войтенко для «Репортера»
Мой школьный друг Данила когда-то размещал у себя в Facebook фотографии старого Киева — Владимирскую, где одиноко ходил трамвай, проспект Победы, свободный от машин, вдоль которого, словно почетный караул, стояли деревья с густыми кронами. Ни разу в жизни я не встречала среди коренных киевлян тех, кому бы новый высотный город с его стеклянными «плазами» нравился больше старого низкорослого. Он исчез, как прошлогодний снег. И только редкие островки до сих пор хранят атмосферу Киева конца 1980-х. Я, корреспондент «Репортера», провела неделю в одном из таких мест, за которым к тому же издавна закрепилась дурная слава
Шурика по кличке Торба здесь в шутку называют крестным отцом. Рамс, штосс, бура, деберц — он знает множество вариантов скоротать время за игрой в карты и может на глаз отличить крапленую колоду.
В «садике» о нем ходят легенды. Будто не гнушается корректировать ход игры посредством клофелина или пользуется магнитом, чтобы обуздать зару (шарик для игры в нарды).
— Идиоты! Идиоты! — заводится Торба, услышав о недоброй молве. — Знал бы, кто это говорит, убил бы!
Он давно многих здесь недолюбливает.
— Мыши! Мухоморы! Петухи галантерейные!
Я б тут половину покидал в крематорий, полови-и-ину! — горячится старый картежник, потрясая тростью.
Когда-то он был щеголем и мотом. Любил театр, в тюрьме даже немного читал (на свободе не было времени) и мог за день просадить в ресторанах 200 рублей. Заливная осетрина по рублю восемьдесят, котлета по-киевски по пять. Обедал в «Лыбиди», ужинал в «Руси». И всех валютных проституток знал в лицо — Чесотку, Шизо, Чебурашку.
— Красавицы, красавицы! — с ностальгией хрипит Торба. — Они по $500 брали за ночь. За ночь!
О тех лихих временах теперь напоминает только массивный золотой перстень на пальце мота. А в остальном он мало чем отличается от рядового старика: зубов почти нет, лысина, к тому же сутулится и едва ходит, опираясь на трость.
— Это изолятор, — с досадой показывает он на свои ноги. — Видишь, как краб. Два-три изолятора — и все. Холод, зима, метель в окно, и ты сидишь за вот такой решеточкой, бля, батарея с пальчик, с па-а-альчик, и иней вокруг — спать нельзя. И в чем ты был в камере, в том тебя и забрали.
Мы сидим в парке Шевченко, где Торба шпилит в нарды. Игра у старого вора давно не ладится. То выиграет 45 грн, то проиграет 500 грн. Да и какие тут ставки? Так… 5, 10, 15 грн.
А ведь было время, Торба жарил по-крупному. Как-то спустил в штосс 800 тысяч рублей, а в начале 1990-х даже проиграл квартиру.
— Ну, дал фору, замазался, думал, отобью. А у меня был перстень, бриллиантовый такой, большой, светился днем и ночью. И его отдал. Но я его тоже выиграл, ты не думай. А квартира… Я месяц играл где-то. Есть такой Юра. Купа у него погоняло. Он и сейчас сюда ходит. Самый сильный был в Союзе по игре в деберц. Он грамотный, три института кончил. Он по уму м-м-м… Не подарит, нет. Месяц играли. Я ему и девчонок хороших давал, чтоб он напивался. То выиграю тысяч семь-восемь, то проиграю тысяч пять-шесть. Но в результате в длительную проиграл 37 тысяч. Я тогда освободился только. А тюрьма, ты ж не думай, она ж тупит.
На зоне Торба и прошел все свои университеты.
— Я ж не один раз сидел. Только по малолетке был дважды — хлопнул пару магазинов. 16 — в тюрьме, 18 — в тюрьме. Зачем, зачем? Романтика! Это самое такое, где набирались понятий в то время. Это сейчас тюрьма только портит.
Именно из той жизни за ним, как шлейф, и следует его прозвище. В парке мало кто знает, как оно возникло. А было это в начале 1960-х, когда Шурик ходил брать склад со спортивными костюмами и вьетнамскими тапочками и скомандовал подельникам «готовить торбы».
— А зубы, я тебе скажу, меня взорвали в 2002 году в подъезде. Деньги. Тысяч $10. Не хотели отдавать. Когда бахнуло, меня зубами, б…ть, об арку, я чуть башки не лишился.
— У отца была фамилия Невдаха. Можешь себе представить! Нев-да-ха! Потому я такой невезучий. Можно было в бизнесе быть, и оно бы капало потихоньку. А… — сокрушается старик. — Блатные. Понятия были такие: как это я в бизнес пойду? А сейчас все блатные в бизнесе. А я не у дел остался.
Короли и джокеры парка Шевченко.
или Островок старого Киева, где за одним столом встречаются бомжи и академики, отставные полковники милиции и люди из блатного мира
Текст: Анастасия Рафал. Фотографии: Анна Войтенко для «Репортера»
Мой школьный друг Данила когда-то размещал у себя в Facebook фотографии старого Киева — Владимирскую, где одиноко ходил трамвай, проспект Победы, свободный от машин, вдоль которого, словно почетный караул, стояли деревья с густыми кронами. Ни разу в жизни я не встречала среди коренных киевлян тех, кому бы новый высотный город с его стеклянными «плазами» нравился больше старого низкорослого. Он исчез, как прошлогодний снег. И только редкие островки до сих пор хранят атмосферу Киева конца 1980-х. Я, корреспондент «Репортера», провела неделю в одном из таких мест, за которым к тому же издавна закрепилась дурная слава
Шурика по кличке Торба здесь в шутку называют крестным отцом. Рамс, штосс, бура, деберц — он знает множество вариантов скоротать время за игрой в карты и может на глаз отличить крапленую колоду.
В «садике» о нем ходят легенды. Будто не гнушается корректировать ход игры посредством клофелина или пользуется магнитом, чтобы обуздать зару (шарик для игры в нарды).
— Идиоты! Идиоты! — заводится Торба, услышав о недоброй молве. — Знал бы, кто это говорит, убил бы!
Он давно многих здесь недолюбливает.
— Мыши! Мухоморы! Петухи галантерейные!
Я б тут половину покидал в крематорий, полови-и-ину! — горячится старый картежник, потрясая тростью.
Когда-то он был щеголем и мотом. Любил театр, в тюрьме даже немного читал (на свободе не было времени) и мог за день просадить в ресторанах 200 рублей. Заливная осетрина по рублю восемьдесят, котлета по-киевски по пять. Обедал в «Лыбиди», ужинал в «Руси». И всех валютных проституток знал в лицо — Чесотку, Шизо, Чебурашку.
— Красавицы, красавицы! — с ностальгией хрипит Торба. — Они по $500 брали за ночь. За ночь!
О тех лихих временах теперь напоминает только массивный золотой перстень на пальце мота. А в остальном он мало чем отличается от рядового старика: зубов почти нет, лысина, к тому же сутулится и едва ходит, опираясь на трость.
— Это изолятор, — с досадой показывает он на свои ноги. — Видишь, как краб. Два-три изолятора — и все. Холод, зима, метель в окно, и ты сидишь за вот такой решеточкой, бля, батарея с пальчик, с па-а-альчик, и иней вокруг — спать нельзя. И в чем ты был в камере, в том тебя и забрали.
Мы сидим в парке Шевченко, где Торба шпилит в нарды. Игра у старого вора давно не ладится. То выиграет 45 грн, то проиграет 500 грн. Да и какие тут ставки? Так… 5, 10, 15 грн.
А ведь было время, Торба жарил по-крупному. Как-то спустил в штосс 800 тысяч рублей, а в начале 1990-х даже проиграл квартиру.
— Ну, дал фору, замазался, думал, отобью. А у меня был перстень, бриллиантовый такой, большой, светился днем и ночью. И его отдал. Но я его тоже выиграл, ты не думай. А квартира… Я месяц играл где-то. Есть такой Юра. Купа у него погоняло. Он и сейчас сюда ходит. Самый сильный был в Союзе по игре в деберц. Он грамотный, три института кончил. Он по уму м-м-м… Не подарит, нет. Месяц играли. Я ему и девчонок хороших давал, чтоб он напивался. То выиграю тысяч семь-восемь, то проиграю тысяч пять-шесть. Но в результате в длительную проиграл 37 тысяч. Я тогда освободился только. А тюрьма, ты ж не думай, она ж тупит.
На зоне Торба и прошел все свои университеты.
— Я ж не один раз сидел. Только по малолетке был дважды — хлопнул пару магазинов. 16 — в тюрьме, 18 — в тюрьме. Зачем, зачем? Романтика! Это самое такое, где набирались понятий в то время. Это сейчас тюрьма только портит.
Именно из той жизни за ним, как шлейф, и следует его прозвище. В парке мало кто знает, как оно возникло. А было это в начале 1960-х, когда Шурик ходил брать склад со спортивными костюмами и вьетнамскими тапочками и скомандовал подельникам «готовить торбы».
— А зубы, я тебе скажу, меня взорвали в 2002 году в подъезде. Деньги. Тысяч $10. Не хотели отдавать. Когда бахнуло, меня зубами, б…ть, об арку, я чуть башки не лишился.
— У отца была фамилия Невдаха. Можешь себе представить! Нев-да-ха! Потому я такой невезучий. Можно было в бизнесе быть, и оно бы капало потихоньку. А… — сокрушается старик. — Блатные. Понятия были такие: как это я в бизнес пойду? А сейчас все блатные в бизнесе. А я не у дел остался.